У двох сотнях кілометрів від Києва розташувалося унікальне село, де два шкільні вчителі заснували кіностудію, зняли три десятки фільмів. І несподівано показали одну з можливих доріг перетворення нашого суспільства. Вже не раз історія про невтомних творчих жителів села Легедзине, що в Тальнівському районі Черкащини, була описана у ЗМІ. Нині про будні сільського голлівуду повідомляє «Репортер».
– Один вред от них, — тяжело вздыхает председатель сельсовета Сергей Гульченко — человек лет 50, внешне похожий на Павла Артемича Верещагина из «Белого солнца пустыни».
– А вы, наверное, думали, здесь все нам рады? — скептически поджимает губы «вредитель» Владислав Чабанюк. В нем тоже угадывается отдаленное сходство с киногероем — пиратом из «Острова сокровищ».
Жизнь в селе Легедзино, в двух сотнях километров от Киева, и по сей день протекала бы мерно и однообразно. Если бы без малого 20 лет назад двое энтузиастов — Николай Кулик и Владислав Чабанюк — не начали снимать здесь кино, приведя в замешательство часть местных жителей. Мол, нормальные люди картошку копают, а эти... И ладно бы еще сюжеты у них были «человеческие», а то гражданская война, трое братьев, ставшие с оружием друг против друга…
Но у Владислава почти всегда так: если кино — то историческое. А исключения случались редко, и все больше по молодости.Свой первый фильм в духе комедийных рассказов Зощенко он снял еще в 1980-е, пока учился на истфаке в Виннице. 1920-е, роддом имени РККА, студенты, косящие от армии, медсестры в коротких юбках, ревтрибунал, черт, попадья…
В 1993 году он вернулся в родное Легедзино из глухого села, куда попал по разнарядке, устроился учителем истории в школу. И вместе со своим другом, преподавателем физики и информатики Николаем Куликом, основал в селе киностудию «Мальва».
Открытый, компанейский Владислав — полная противоположность строгому, деловитому Николаю. Первый — сценарист, режиссер и когда надо — актер. Второй отвечает за звук, монтаж и камеру. Мы сидим в классе информатики в здании местной школы и смотрим нарезку фильмов. «Вирій», «Подарок», «Писаная торба» — всего 28 короткометражек.
Турки на экране сменяются татарами, татары — махновцами, красноармейцами, петлюровцами или сценами деревенской жизни из далекого прошлого.
– Ты у меня уже в печенках! На вот, читай, и только попробуй усни! — отчитывает на экране стриженного под горшок мальчишку лет восьми крепкий дядька. — Помощи никакой, а ест как взрослый мужчина.
– Степан, он же сирота! — вступается женщина.
А мальчик тем временем, стоя в углу, читает по слогам Библию. И кажется ему, будто в торце стола, в длинной домотканой сорочке, появляется его мать с корзиной яблок в руках.
– Вот были бы живы моя мама, — мечтает он, — не стоял бы я на гречке и не получал тумаки.
И дядя бы говорил: «Иван, какой ты уже взрослый, работящий…»
За эту роль в фильме «Янычар» школьник Александр Сабадаш получил премию на фестивале «Золотой цыпленок» как за «лучшую мужскую». Но это было еще в конце 1990-х. Теперь он уже взрослый мужчина. Работает охранником в магазине в Умани.
Когда местный батюшка протоиерей Дмитрий снимает клубок, он становится похож на крокодила Гену. Думаю, эта метаморфоза происходит с ним от того, что у священника лысина и борода лопатой. Однажды ему довелось отпевать «погибших» турок и поляков.
– Там за селом есть место красивое, ромашки. И мы стояли — певчая и я — в облачении и молитву читали, — рассказывает он о своей роли в фильме «Подарок».
Весь съемочный процесс друзья организовали на голом энтузиазме: актеры — из местных, костюмы собирали по старикам.
– Говорим: «Нужно галифе». Посмотрела в скрыне: «Есть», — вспоминает режиссер. — Ружья на задний план — деревянные, на крупный — из краеведческого музея.
Кольчуги по вечерам мастерили школьники и вместе с учителями становились актерами.
– Владислав готовился снимать «Писаную торбу» и предложил мне поучаствовать, — говорит Нина Сесь, бывшая в ту пору преподавателем. — А я его знаю с детства — вместе воровали у людей сливы, арбузы.
– Сюжет? Там такая философская тема. Война. Те приходят, те уходят. У меня было двое детей, муж куда-то ушел. Пришел другой.
И я давала ему есть, перематывала раны, стирала шаровары и развешивала на шнурке.
А он соблазнительно на меня смотрел. Тогда в селе многие интересовались кино. Председатель колхоза, например, обеспечивал массовку.
– Во время съемок фильма «Подарок» он прямо с совещания отправлял на площадку всех специалистов, — смеется учитель Оксана Сокальская.
И тот же председатель в середине 1990-х купил в школу видеокамеру Panasonic. Хотя директор очень хотела сварочный аппарат…
День уже на исходе, и я иду знакомиться с Сергеем Павленко, сторожем местного музея, который знает о селе все: кто родился, женился, почем продал хату и какого мама дочке мужа хочет. «Агент нышпорка» именует он сам себя.
Сторож должен определить меня на ночлег, поскольку он еще и местный риелтор — знает, где, кто и почем сдает угол.
Вечером мы вместе гуляем по селу. Место живописное, в воздухе запах сена и абрикосов. Названия улиц умиляют: Ленина, Октябрьская, Парижской коммуны.
– Баб Ганя! Баб Ганя! — заходим, как к себе домой, в чужую хату.
– Вы снимались в кино? — с порога спрашиваю старушку.
– Бог миловал, — не дает ей вставить и слова Сергей.
В кино, как выясняется, играл сын хозяйки Роман. И еще конь — то ли Буян, то ли Малыш.
На перекрестке встречаем Богдана Билецкого — высокого бритого налысо хлопца с широкими черными бровями — вылитого казака. Он тоже из актеров — изображал татарина.
Заходим в гости к Людмиле Ткач, у которой в кино снималась вся семья. Брат играл черта, муж — турка, дочка — крестьянскую девочку.
– Ой, Владик если позовет — бегом побежишь. Он всегда умел рассказать. Как фотографии детские посмотришь, так Владислав сидит выше всех, а вокруг него дети с открытыми ртами.
В Легедзино, кажется, в кино снимался каждый пятый, а каждый четвертый помогал с реквизитом.
– О кино пишу. Вы не снимались? — пристаю я на следующий день к продавщице в местном кафе, пока та ищет мне сдачу.
– Снимались.
– А в каком фильме?
– Ой, это давно было. Мы через огонь прыгали, там какие-то хатынки стояли… Не помню. Не хочу брехать.
Впрочем, не все единодушно поддержали инициативу горстки интеллигентов: едва ли не половина села встретила ее вежливым безразличием, а некоторая часть и сдержанным раздражением. Кино обнажило здесь конфликт двух жизненных укладов, двух мировоззрений — житейского и созидательного.
– Я вам скажу прямо: мне это не интересно! Вот если б они корову показали с о-о-отаким выменем — я б пошла. Скотина — это мое, — совсем как фонвизиновский Скотинин рассуждает Наталья Петровна Сычева. — А так не интересно. И все.
Есть и такие, кому не дают покоя мифические деньги наших героев. «Вони знімають кіно і роблять на цьому гроші», — говорят завистники. Вон, дескать, у Владислава машина (даром, что дешевая и подержанная), а у главы сельсовета только мотоцикл.
Хотя какие доходы без проката? Одни расходы. Но натура нашего человека такова, что кусок, доставшийся другому, всегда кажется слаще.
К настроениям местной публики Владислав относится философски, как к неизбежному злу. «Люди людськi», — говорят в таких случаях галичане.
Вечером следующего дня мы ужинаем в его доме, где гости не переводятся. Во время съемок это и отель, и столовая, и реквизиторская.
Супруга режиссера уже привыкла. Высокая, интересная, с тонкими чертами лица, Людмила Чабанюк — завуч и преподаватель украинского языка и литературы в местной школе.
Мы устраиваемся на втором этаже смотреть фильм «Ойра», снятый 10 лет назад.
1916 год. Грыця Вышняка забирают в царскую армию.
– А если тебя убьют? — бросается к нему невеста.
– А меня чего? Вон смотри, какая мишень, — смеясь, показывает он на своего приятеля.
И уже немного отъехав, кричит девушке, чтобы дождалась его — он привезет ей граммофон.
Проходит четыре года. Грыць возвращается в село с черным флагом и граммофоном под мышкой. Он теперь махновец, приятель его стал петлюровцем, а Оксана выходит замуж за комсомольца.
25-минутный фильм снимали пять дней. Потратили 1,5 тысячи грн, которые Чабанюки собирали на стиральную машину.
– Это были пять дней, которые потрясли мир, — смеется исполнитель главной роли Сергей Кучер. Мы встречаемся с ним в Умани возле рынка, где тот торгует ножами.
– Владислава я знаю давно, лет 15. Слышал, что он что-то пробовал, снимал, на конкурсы отправлял, но это звучало как шутка. И тут он приезжает ко мне в гараж: мотор разобран, сижу весь в мазуте. Чабанюк говорит: «Завтра начало съемок, изучай сценарий». Как я согласился, — закатывает глаза Сергей, — до сих пор не понимаю.
– И по 15, и по 20 дублей делали, — описывает он свой первый опыт, — и до четырех ночи, и до утра. То свет не такой, то камеру заело. Туда смотри, туда не смотри… Ну опыта же ноль, стерильный…
– Он первый день был никакой, второй день был никакой, а потом полезли чувства артистические, — шутит Николай Кулик. — Жена говорит: «Что вы с мужем сделали? Он теперь вообще со мной не общается — он бомонд».
Фильм «Ойра» стал для энтузиастов из Легедзино судьбоносным. Кума Чабанюка Аня, тогда молодой режиссер, выиграла конкурс, и Минкульт выделил деньги на ее документальный фильм о том, как в селе снимают «Ойру».
Благодаря кино о кино самородки из Легедзино познакомились с режиссерами, операторами, журналистами. И в 2008 году сообща, без помощи государства, решили снять полнометражный костюмированный фильм по мотивам сказки музыканта и телеведущего Сашка Лирныка. Да так, чтобы потом можно было выпустить его на большой экран.
– И тут же оказалось, что аппаратуру надо арендовать профессиональную. К ней нужна кинооптика, свет. Одежда, желательно, чтобы была аутентичной или хотя бы близкой к ней, — перечисляет Николай. — То есть нужны еще художник, костюмер, гример…
– Планку поставили нереальную. Когда начинали съемку, у нас было аж 10 тысяч. Мы думали, их хватит на четыре-пять съемочных дней. Но сразу за два дня вылетело все — так, фух, — присвистывает Владислав. — Поэтому все это растянулось на пять лет. Была возможность — снимали, нет — стояли по полгода.
На этот фильм друзья потратили 400 тысяч грн, которые сами же и нашли. 50 тысяч выиграли на конкурсе творческих идей, проводимом компанией — производителем кофе, помогали бизнесмены, фонды, просто небезразличные. Например, из Крыма написал мужчина: «Я бы очень хотел помочь. Высылаю вам 100 грн».
Нашлись и 374 человека, готовых работать из интереса. Частные коллекционеры, клубы исторической реконструкции и музей Ивана Гончара давали одежду. Студия грима Аллы Чури «поставляла» гримерш.
– Надо пять, если у нас батальные сцены, — вспоминает Кулик, — приезжали пять.
С усами, шрамами, кровью…
Бесплатно работали операторы и актеры. Собственно, профессиональная актриса в фильме только одна — Марина Юрчак, исполнительница главной роли вдовы Ганны Шулячки, у которой завязывается роман с мистическим черным казаком. Все остальные — любители. Ныне покойный Игорь Пелых сыграл эпизодическую роль татарина. Писатели братья Капрановы изобразили писаря с раздвоением личности.
– Мы брали людей, которые этим живут. Например, ребят из клуба военно-исторической реконструкции «Росичи», которые сыграли татар.
– Бои, сабли, кони… Им что? Это их жизнь, — рассказывают Владислав и Николай.
Съемки проходили по всей Украине: и под Черкассами, и в Каменце-Подольском, и в Бузовой, и в Киеве. Так что затраты на кино — это только транспорт, питание, аренда аппаратуры и иногда лошадей.
– Под Киевом снимали зимнюю сцену провода на войну, 10 лошадей требовалось. А в столице арендовать 10 лошадей — это все равно что в Легедзино нанять 10 жирафов.
Такие примерно цены. Там лошади из какой-то цирковой школы.
– И этот конь не хочет ехать под нашим героем. Мы просим всадника, который к ним приставлен: «Сядь, проедься 10 метров, чтобы мы сняли тебя со спины». А он: «Не могу, надо спросить у барышни». Приходит барышня: «Без проблем, — говорит, — $50, и пускай едет».
– Хорошо, если у тебя полные карманы долларов, а если все посчитано? А камера так снимает, что сразу посмотреть отснятый материал мы не можем. Приезжаем, сливаем его, переформатируем и видим — каждый четвертый кадр черный! Камеру мы арендовали не новую, она в ремонте была. Вот так ее отремонтировали... Пришлось переснимать.
Фильм почти готов. Друзья хотели бы показать его на Покров, 14 октября, но наперед не загадывают — пока еще пишется музыка.
– Мне как-то приятель позвонил, спрашивает: « Что? «Как?», — вспоминает Владислав. — «Ну вот, последние штрихи отсняли», — говорю.
А он смеется: «Да, бессмертное кино до смерти снимается».
Прорубить окно в мир для фильмов Владислава и Николая взялась американка Наоми Умань, с которой связана отдельная страница в истории кинодеревни. Ее предки родом из Умани, бежали из Российской империи от еврейских погромов. Сама женщина родилась и выросла в США, стала режиссером-документалистом.
– Она сняла фильм о жизни эмигрантов.
И как-то очень сочувственно к ним отнеслась, что ли. Ее раскритиковали. Наоми обиделась и решила почувствовать себя в шкуре эмигранта, — рассказывает Владислав. — Поехала в Умань. Но там с квартирой что-то не получилось, и ей предложили дом в Легедзино, где она живет уже седьмой год.
Режиссер, говорят местные, долго не могла уловить здешних обычаев. Ходила лысой,
и в таком странном виде, что водители не хотели пускать ее в автобус — боялись, что не расплатится. Со временем она пообвыклась. Помогает всем бабушкам: фасоль чистить, свеклу с огорода носить, картошку копать.
Наоми до того стала в деревне своей, что даже сыграла небольшую, но важную роль в «Сказке о черном казаке».
– Она у нас была татарским мурзой, которому отрубали голову. Чтобы снять эту отрезанную голову, ее посадили в яму на стульчик. Но оператор посмотрел и сказал, что надо немного выше. Она приподнялась и так на полусогнутых стояла больше 30 дублей, — смеется Николай. — Мы теперь шутим: «Наоми, не вышло. Надо переснять». А она отвечает: «Только вверх ногами».
Впрочем, Наоми для села не просто заморская диковинка. Благодаря ей фильм «Ойра» побывал на фестивалях в Мексике, Корее, США, Испании, Албании — 14 странах.
– Она пожила тут месяц — уехала в Португалию, еще месяц побыла — уехала в Испанию. Сейчас она в Мексике. Мы с ней вчера списывались в Facebook, — говорит Николай, — она пишет: «Здесь хорошо, но я уже хочу домой».
Вечером следующего дня я иду к дому Наоми — посмотреть, как живут американские режиссеры в украинских деревнях.
Белая глиняная хата без удобств, старое крыльцо, перед домом на бельевой веревке сушатся штаны и футболки. Навстречу мне выходит молодой голубоглазый парень с длинной бородкой и длинными волосами. Это музыкант и художник Юра Рафалюк.
С позволения Наоми он живет и работает в ее хате. Тем более скоро у них в Легедзино совместная выставка.
Позже местный «агент нышпорка» сообщит мне, что «перфоманс» был еще тот: какой-то «доброжелатель» вызвал милицию, сказав, что по селу развешены плакаты с отрезанными руками. Блюстители нагрянули вечером, посмотрели, что все мирно, допросили Чабанюка и убрались прочь.
– Якби у мене пiвня вкрали, вони б три дні їхали, а тут отак зразу, — подсказывает мне имя «доносчика» местная «жiночка». — Хотя вiн цього не визнає.
Конфликт у Владислава Чабанюка и председателя сельсовета тянется уже не первый год. Часть обитателей Легедзино склонны объяснять это тем, что по своему складу ума Гульченко чужд всего прекрасного: «баба базарная, хотя и хозяйственный». Другие полагают, что председателю не по душе самостоятельность киношников — мол, могли бы и за советом прийти.
Впрочем, яблоком раздора между Чабанюком и Гульченко стало, конечно, не кино, а… археология. В 2007 году за селом копали скифский курган, долгое время вели раскопки готского некрополя и 33-й год «роют под трипольцев».
В окрестностях находится самое большое в мире поселение времен Трипольской культуры.
Найденная здесь посуда, фрагменты орудий труда, наконечники для стрел, крючки и сосуды легли в основу музея, который устраивает интересные акции. На праздники Ивана Купала и Толоки в Легедзино съезжаются сотни людей.
Собственно, в поле мы и знакомимся с Владиславом: 10 лет назад он ушел из школы и возглавил заповедник «Трипольская культура».
Пейзажи здесь волшебные: лес, поле, пшено колосится, из приемника доносится музыка «надежда — мой компас земной». У старой машины, скрестив руки на груди, стоит бессменный руководитель экспедиции Владимир Круц. Он слывет одним из лучших исследователей Трипольской культуры. Пять лет назад перебрался с семьей из Киева в Легедзино.
– Вся моя жизнь связана с раскопками. Я по полгода проводил в селе.
– 16-й этаж без лифта. Кому он нужен этот Киев?! — восклицает ученый секретарь Института археологии Алексей Корвин-Пиотровский. — Я тоже построюсь и перееду!
Я ловлю себя на мысли, что и сама не прочь прикупить дом в Легедзино. Цены умеренные: за $2–6 тысяч можно обзавестись хатой и участком в 40 соток. Места легендарные: в августе 1941 года здесь встречались Гитлер и Муссолини. Да и соседи у меня будут знатные. Супруга Владимира Афанасьевича, например, — известный антрополог, своими руками доставала из глины Скифскую пектораль вместе с Борисом Мозолевским. У преподавателя Базельского университета Франческо Минотти, который на раскопках встретил свою любовь, в Легедзино дача. А у Наоми каждые две недели гости — то руководитель нью-йоркского департамента детского телевидения Джоэл Фокс, то голландская писательница Флоранс Тонк.
Даже финансирует раскопки иностранец — франко-английский бизнесмен лорд Бертран Кост, причем делает это безвозмездно, из любви к истории.
Археология и музей рассорили местную власть с интеллигенцией.
– Ну что, в мире нет ничего интереснее музеев? — недоумевает Сергей Гульченко. — От туристов одна головная боль. Приедут на Толоку, вымажутся в глине, а на следующий день технический работник из сельсовета убирает бумажки и пакеты.
И археологи жизни не дают — хотят вести раскопки на приусадебных участках за селом.
– Останется плодородный грунт сбоку, сверху глина, но зато мы провели раскопки! — с досадой восклицает он.
В селе у председателя немало сторонников.
– Чуму копают, — говорят одни. Других раздражают туристы, третьи считают, что лучше бы в здании музея была больница,
а четвертым все безразлично.
– Больше половины наших людей в музее никогда не были, — разводит руками Чабанюк. — Они думают, это какие-то дурачки черепки собирают.
В целом проблемы в Легедзино те же, что и во всех украинских селах. Из почти 1 000 жителей от силы 150 имеют работу.
– Остальные сидят на бабину-дедову пенсию, — понурив голову, говорит Сергей Гульченко.
– Село гибнет, — тяжело вздыхает он и раскланивается, потому что сегодня еще не обедал.
– Да, жизнь в селе не меняется к лучшему, — говорит мне на прощание Нина Сесь. — Но думаю, пока есть такие энтузиасты, как мы, оно не умрет. У нас есть мечта, что вот тряхнем мы стариной, возьмем какую-то пьесу и доставим себе такую радость.
«Спектакли», точнее драмы, разыгрывались в Легедзино не раз. История словно испытывала село на прочность. Здесь проходил «черный шлях», по которому гнали невольников в Крым и Турцию, армия Котовского усмиряла восстание крестьян, а Гитлер и Муссолини принимали импровизированный парад. Но все это не добавило Легедзино узнаваемости. И только нашим героям удалось превратить его в бренд.
Их историю стоило бы вписать в учебники наряду с другими событиями, постигшим и село. Хотя бы потому, что она ломает наш же стереотип о нас, как о людях, не способных объединяться ради общего дела и достигать чего-то без помощи государства.
Если бы этот учебник писала я, то привела бы одну историческую аналогию. В 80-е годы XIX века в среде либеральных народников возникла «теория малых дел», которая видела в них один из путей преобразования общества. Молодые люди отложили революцию до лучших времен и занялись конкретными делами. Перефразируя Чехова, «Когда вы видите разваленную дорогу, не нужно говорить, что Россия плохо верит в Бога, а нужно взять и починить эту дорогу».
Мы часто беседуем с друзьями на тему «нам так не жить». Каждый раз, когда кто-то возвращается из заграничной командировки и проводит параллели между «там» и «здесь». И постоянно все упирается в заключение, что Украине не везет с властью.
С тех пор, как я пошла в первый класс, в стране сменилось четыре президента, семь составов парламента и 17 правительств, но ни культурной, ни экономической революции не случилось. И значит, может быть, спасение кроется не в политиках, а в нас самих, в малых делах, которые могли бы преобразовать страну?
Владиславу и Николаю одно свершение уже удалось.
– Сельский человек, когда едет в город, стыдится того, что он из села. И наши люди, которые когда-то уехали на заработки, говорят: «Если раньше меня спрашивали, откуда я, отвечал — из Умани. А теперь говорю — из Легедзино».
И во Львове, и в Умани, и в Киеве могут знать, где это, — уверена Нина Сесь. — А если бы не кино и не музей, то так бы и говорили: «Из Умани».
реклама
Коментарі
древня ж у тебе знайома....
Стрічка RSS коментарів цього запису